99942 [СИ] - Алексей Жарков

"Давненько я домой не наведывался. В холодильнике, наверное, газовая камера". Максим и сейчас бы не ехал домой, не потребуй продавец документ, подтверждающий, что деньги, которыми Максим собирается оплатить машину, достались ему честным способом.

"Дурь какая-то, – размышлял Максим, – а если бы я банковским переводом платил, а не в офисе? Как бы они проверили? Чёрт за язык дёрнул: я сразу всё заплачу!".

Снова тронулись. Песня закончилась, уступив эфир глумлению рекламы. Максим переключил.

"…отложенный на три дня в связи с выявленными неисправностями алгоритма шифрования управляющего канала запуск Сибиряковской термоядерной энергостанции произойдёт сегодня вечером. Учёные из института квантового моделирования уверяют, что на этот раз пуск состоится вовремя. Завтра утром журналистов соберут на итоговую пресс-конференцию, где ожидается доклад Кира Хромовича Лопухова, старшего руководителя центром управления и контроля за пусковыми работами. В Африке продолжается борьба с эпидемией…"

Максим присвистнул.

Неужто тот самый Лопухов из "расстрельного" списка? Которого никто не видел… Вот как, значит… За нос его, Максима, водили? Мариута Аргентиновна, консьержи жилого комплекса, охрана НИИ… все в сговоре? Или их попросили "прикрыть" Лопухова от следователя, которому вздумалось что-то "разнюхать"? Ведь если взять в расчёт свободно разгуливающего на свободе Пеликана, подобные фокусы "этим ребятам" даются легче лёгкого: всё схвачено.

Максим задумался.

Вырисовывалось противоречие: если всех из списка, в котором был и Лопухов, ликвидировали, то почему не тронули самого Кира? Напротив – "выгораживают", считай, скрывают. При этом сам Лопухов – личность, судя по всему, видная. Или столь завуалированным способом до Максима пытались донести одно единственное сообщение: "Не влезай, убьёт!"?

Тронулись. Перед самым поворотом снова загорелся красный. Максим опустил ногу на педаль тормоза, выключил радио и вернулся к размышлениям, к делу, ниточки которого неожиданно спутались и требовали терпеливого освобождения.

"Итак, каков расклад? Пропавший профессор Булгарин, который отправил на тот свет Пеликана. С помощью профессора (или без неё) кому-то удалось сделать копию Пеликана, которая занималась устранением людей из списка. Почему их убили? Какое опасное знание похоронили вместе с ними? Эх, хорошо бы поговорить об этом с закованным в наручники Пеликаном…

Ладно. Теперь связь Маши с Булгариным…"

Этот вопрос вводил Дюзова в ступор. Он не мог придумать ничего правдоподобнее личного знакомства: были соседями, дальними родственниками, родители Маши водили с профессором дружбу… Стоп. Это никак не объясняло тот факт, что Маша докладывала Булгарину о передвижениях Максима, следила…

Максим поморщился.

Теперь – видео. Если предположить, что не подделка и не монтаж… тогда… это совершенно не укладывается в голове. Во-первых, если верить дате, астероид врежется в Землю послезавтра. Значит, это моделирование. Предположим, с планетой должен столкнуться астероид. Учёные, зная точное время удара, заказывают на какой-нибудь студии виртуальную "реконструкцию". И совершенно логично, если в ней должна фигурировать дата и время ожидаемого события. И если это так, то через два дня с Землёй может столкнуться огромный космический камень…

Будь это правдой, страшно представить какая паника охватила бы всех. Радио- и телеистерика. Строительство убежищ. Агитация делать запасы самого необходимого. Навязчивые уличные указатели, ведущие к ближайшему бомбоубежищу.

Реально ли скрыть угрозу подобного масштаба? Но ведь не трезвонят! Боятся паники? Высчитали, что Россия будет вне зоны поражения и ей ничто не угрожает… А как поступит толпа с такой новостью? Пустится во все тяжкие, а кто побогаче – так вообще устроит настоящий "день греха".

Максима кольнула странная догадка.

Зарицкий, Казанцев и прочие из списка… могли они знать про "Апофис"? Если да, то их безумное поведение легко объясняется "последним отрывом": терять нечего, скоро случится большой "ба-бах!".

Интересно, как бы он сам себя повёл, достоверно зная, что 17-го июня уже не будет ничего. Ушёл бы в загул, обнулил бы счета и совесть?… Или, как Маша, раздал бы весь домашний зверинец? Шестнадцатое… Маша… Зачем она это сделала? Странное поведение, хотя как понять чужих "тараканов", когда и свои-то не всегда на виду? "Не будет никакого путешествия…" Только вот… это обведённое число на календаре – 16-ое. Последний день – почему не 17-ое? Обычно люди обводят день события, а не последний день перед событием. Почему 16-ое? Разница во времени?

Максим прикинул в голове карту часовых поясов: большая часть Африки находилась в тех же часовых поясах, что и Европа, а значит разница с Москвой – два, три часа максимум. На видео континент был освещён, значит, там день. Не сходится. На таких мелочах обычно и "валятся" подозреваемые. То, что у физиков и математиков именуется погрешностью и при необходимости отбрасывается, у следователей называется зацепкой.

Одно ясно – некоторые люди, и в том числе Маша, уверены, что в Землю со дня на день врежется крупный космический камень, и тогда мало не покажется. Хорошо, если останутся те, кто сможет ужаснуться причинённому планете ущербу.

Размышления украли дорогу – Максим незаметно добрался до Красногорска и оказался во дворе своего дома. Будний день – паркуйся, где хочешь. Оставив "Форд" прямо напротив подъезда, он проник за железную дверь, нырнул в знакомые запахи и звуки, от которых прятался почти две недели. Будто вернулся в старый родительский дом.

Ожидание неторопливого лифта пробудило воспоминания о работе. Воскресило в памяти времена, в которых было много важного, срочного, и, как казалось, настоящего. Требующие терпения и хватки дела, допросы подозреваемых, опросы свидетелей, сутки "на ремне", выезды, протоколы, текучка… времена, когда он был занят необходимой, сложной, порой нервной, но всё равно любимой работой. На одно мгновение, струной пронзившей лифтовую шахту, ему захотелось вернуться в прошлое… домой… в прежний дом, где его ждала Аня. С теплом, с раздражением, с нежностью, со всеми своими претензиями и желаниями…

Затем мысль перескочила на Егорыча, Максим улыбнулся: интересно, что скажет сосед, услышав рассказ про астероид? Лифт остановился. Максим вышел из кабины и поднялся по лестнице на этаж выше.

Старая, обшарпанная дверь, заляпанная снизу засохшей грязью. Максим поднял руку, чтобы позвонить, но на месте кнопки было светлое пятно, над которым, словно два спасающихся от дождя червяка, торчали изолированные синей лентой провода. Максим постучал – тишина, машинально надавил на ручку и с удивлением обнаружил, что дверь поддалась. Со скрипом открылась.

– Егорыч, – громко позвал Максим, входя в квартиру. – Совсем бесстрашным стал, даже не запираешь?

Никто не ответил. В воздухе плавал густой душок перегара. Максим сделал два шага по заваленному стопками пожелтевших газет коридору и оказался в комнате. Егорыч жил в небольшой "однушке", которая, несмотря на алкоголизм хозяина, оказалась в почти идеальном порядке. Максим ни разу здесь не был, в мыслях рисуя совсем другие декорации: эдакий неухоженный призрак жилплощади, покосившиеся карнизы, отслаивающиеся, точно корка от зажившей раны, прокуренные обои, липкий, грязный пол. Реальность приятно обманула: хоть и безвкусные, но совершенно целые обои на стенах, чистые ручки дверей, опрятные занавески, журналы и газеты, много газет и журналов, собранных в стопки с правильностью и гармонией новой экосистемы.

На кровати лежало огромное тело – не Егорыч.

Максим подошёл и тронул за плечо:

– Где Егорыч? Эй, где Егорыч?

Тело всхрапнуло и повернулось на другой бок, Максим увидел припухшее, бледное лицо с фиолетовыми губами. Такой тип алкашей Стас Улыбка называл "опарышами". Бровь на отёчном лице дёрнулась, в тонкой щёлочке между веками сверкнул глаз.

– Отвали, – прохрипел "опарыш". – Помер он.

– Что?

– Что слышал, отвали.

– Помер?

– Отвали, козлина, а то ментов вызову, отвали, кому говорят.

Суда по интонации, это была женщина. Максим отступил от кровати, как-то потерянно осмотрелся и прошёл на кухню.

В середине стола, в окружении разнокалиберных стопарей, стояла большая с чёрной ленточкой в правом нижнем углу фотография, с которой, сияя улыбкой, смотрел молодой мужчина. Хоккейная форма, клюшка, отличные зубы, здоровая кожа и задорно-нагловатая искорка в глазах. Максим узнал соседа по этому взгляду. Остальное тот пропил.

К горлу подступил комок. Вспомнилось, защемило… Егорыч вернулся к Максиму в своей кепке-восьмиклинке, спортивных штанах с коленками-пузырями, робким началом застолья и не всегда уместным "адыгейским сыром". Вернулся не для того, чтобы попросить сахара или рассказать последние новости, а чтобы попрощаться. Прощание, как и всё, что Егорыч делал в последние годы, вышло немного неуклюжим, до грусти смешным, но искренним. Сосед стянул кепку, прижал к груди, кивнул, словно всё объясняя за двоих, и ушёл, притворив дверь воспоминаний.